Ночная битва [Сборник] - Генри Каттнер

Блейз Харкер? Блейз Харкер… Искаженное, перепачканное кровью лицо. Смирительная рубашка…

Блейз Харкер??

Харкер!

Сэм не Рид — Харкер!!!

— Раньше этого нельзя было сказать, — продолжал старик. — Это опять изменило бы будущее. Тогда мы еще нуждались в тебе. Иногда такой человек, как ты, нужен чтобы расшевелить мир, подтолкнуть. Почему именно ты, а не Робин Хейл, скажем? Нет, сынок, он на многое был способен, но только тебя ничего не могло остановить. Без тебя все эти люди так бы и остались в Куполах, пока не вымерли бы. А ты буквально вышвырнул их на поверхность. Думаешь, это чепуха? Нет, сынок. Уже закончена колонизация Венеры. Впереди — Вселенная. Человечество здорово обязано тебе, сынок. Ты великий человек. Но для периода созидания ты слишком велик. Твои дни кончились. Ты можешь только разрушать. Весь смысл твоего существования — борьба и только борьба. Успех любой ценой. Одержимость! — вот это что. Яростная одержимость. Ты одержим, Сэм. Одержим бешеной энергией, яростью, способной уничтожить все. Использовать тебя дальше было бы крайне опасно…

Одержимость яростью?.. Яростью? О да! Она кипела в Сэме. Горела жарким ослепительным пламенем. Накал его едва не освободил Сэма от невидимых пут. Вырваться! Во что бы то ни стало вырваться. Уничтожить их всех! Хейла! Харкера!.. Харкера?

Но… ведь он тоже Харкер.

Кроувелл монотонно бубнил:

— Ты очень опасен, сынок. Очень. Такие люди редки, но в нужный момент только в них спасение человечества. Но ваша одержимость годится только для времен уничтожения, когда надо смести что-то старое, чтобы освободить место новому. Ваша одержимость слепа. Она не позволяет заметить, что настало время созидания, и вы продолжаете бороться. Сокрушив врагов, вы всю ярость свою обращаете на друзей. Вы хотите всегда быть на гребне славы, но видите для этого лишь один способ — беспощадную борьбу со всеми подряд. Ответь мне, сынок… Вот ты победил своего личного врага — Венеру. С кем бы ты стал бороться дальше?

— С людьми.

— Выходит, я прав, сынок? На Венеру надолго пришел мир. Руководят, естественно, бессмертные. Они хорошо правят и тебе там делать нечего…

Кроувелл вдруг засмеялся.

— Вспомнил твой блеф с бессмертием. В каком-то смысле ты оказался прав. Человечество умирало в Куполах. Теперь оно будет жить вечно. Или, во всяком случае, очень долго. Раса бессмертна. Перед ней вся Вселенная. И это сделал ты, сынок.

Старик помолчал, задумчиво разглядывая Сэма сквозь сизое облачко дыма.

— Я не люблю вмешиваться. Однажды мне даже пришлось убить. Это было плохо, хуже некуда. Но я все же убил, я прекрасно видел, что будет, если этот человек останется жив. Будущее это изменило, и я надолго перестал просчитывать его. Но вот мне опять приходится вмешиваться, ибо я вижу, что будущее с тобой совершенно неприемлемо. Мне снова придется ждать, пока оно выровняется, а ко мне вернется мой дар. Но я стал много старше и понял, что убивать вовсе не обязательно. Это очень удачно, что ты бессмертный. Ты можешь проспать очень-очень долго, и не умрешь. Да, сынок, этим ты сейчас и займешься — будешь спать, спать, спать… Извини, сынок, но я очень надеюсь, что во сне ты и умрешь. Потому что разбужу я тебя только в том случае, если дела будут плохи, совсем плохи. Но мы с тобой проживем еще долго-долго, и за это время всякое может произойти.

Я вижу что-то впереди, но смутно-смутно. Это так далеко. Но варианты… их слишком много. Джунгли вернулись… Какие-то мутированные твари… Венера коварна. Да и не жить нам на ней вечно. Нас ждут звезды, вся Вселенная. А опасностей там будет во сто крат больше… Нас Попытаются поработить… И это может быть. Но ведь так было всегда, правда, сынок? Вот тоща ты нам и понадобишься и я разбужу тебя.

На Сэма сквозь голубой туман прокуренного помещения смотрело спокойное лицо мудреца.

— Пора, сынок, — вздохнув, сказал он. — Ты сделал свое дело. Спи, сынок. Спи спокойно…

Свет медленно тускнел, пока не сменился непроницаемым мраком. Сэму показалось, будто у него просто потемнело в глазах.

Время уходило, а ему еще так много нужно было обдумать. Какая чушь! Он же бессмертный! Он должен жить!

… Сэм Харкер… бессмертный… Харкер...

Тихо звучала музыка под куполом Делавер. Все кружилось в танце карнавала. Цветные ленты вились вокруг него. Он вдыхал плывущие ароматы, на него грустно смотрели голубые глаза Кедры.

Еще секунду он отчаянно цеплялся за край призрачной тверди, но сознание и жизнь рассыпались под его руками.

Наконец, он уснул.

Тьма и тишина заполнили склеп.

Глубоко погрузив свои корни, «Подземный человек» спал и ждал своего часа.

Эпилог

…Сэм проснулся!..

Лунный Голливуд

рассказы

Недреманное око

(пер. с англ. Н. Гузнинова)

Судебный социопсихолог внимательно разглядывал изображение на стенном экране. На нем застыли две фигуры — одна вонзала в грудь другой нож для разрезания бумаг, бывший когда-то хирургическим скальпелем в клинике Джона Гопкинса. Разумеется, до того, как изобрели ультрамикротомный нож.

— Первый раз имею дело с таким трудным случаем, — признал социопсихолог… — Буду очень удивлен, если мы сумеем припаять Клэю обвинение в убийстве.

Следственный инженер покрутил диск, глядя, как люди на экране повторяют свои действия. Один — Сэм Клэй — схватил со стола нож для бумаги и вонзил его в сердце другому мужчине. Жертва рухнула на пол, а Клэй с явным испугом отпрянул. Потом упал на колени рядом с дергающимся телом и отчаянно закричал, что вовсе этого не хотел. Тело застучало пятками по ковру и замерло.

— Неплохая концовка, — заметил инженер.

— Что ж, придется провести предварительные исследования, — вздохнул социопсихолог. Он поудобнее уселся в кресле и положил руки на клавиатуру. — Сомневаюсь, что найду какие-нибудь улики. Впрочем, анализ можно сделать позднее. Где сейчас Клэй?

— Его адвокат добился habeas mens[5].

— Я и не думал, что мы сможем задержать его в тюрьме. Но попытаться стоило. Представь себе, один укол скополамина — и парень вынужден рассказать всю правду. Ну ладно. Как обычно, мы выбираем самый трудный путь. Включай обнаружитель. Это ничего не даст, пока мы не изучим все хронологически, но с чего-то же нужно начинать. Старый, добрый Блекстоун[6], — добавил он.

Тем временем на экране Клэй поднялся, глядя, как труп оживает и встает, затем вырвал из его груди чудесно очистившийся нож для бумаги — словом, все наоборот.